Двери заброшенного храма были намного выше Казимира, не говоря уже об остальных сиротах. Казимир с сомнением посмотрел на Ториса, которого он наполовину вел, наполовину тащил.

– Ты действительно считаешь, что мы должны войти сюда?

Торис, лицо которого было покрыто ожогами, кивнул.

Казимир глубоко вздохнул и попробовал справиться с замком. Замок щелкнул, ржавые петли со скрипом уступили, и из распахнутых дверей пахнуло сырым застоявшимся воздухом. Казимир шагнул внутрь и сделал знак остальным следовать за собой.

Сироты, спасшиеся из горящего приюта, были исцарапаны и обожжены. Никто из них так и не спал ни этой, ни предыдущей ночью, и это было видно по их усталым покрасневшим глазам. Оглядывая их, Казимир вздохнул. Это Торис настоял на том, чтобы Казимир собрал детей в трущобах, где они прятались. Торис сказал, что это входит в его план. Впрочем, Казимир уже начал сомневаться в том, что этот план имеет право на существование.

Толпа одетых в лохмотья детей и подростков с опаской вошла в похожий на пещеру темный вестибюль храма. Услышав, что шаркающие шаги детей затихли, Казимир закрыл взвизгнувшую входную дверь.

В вестибюле было темно как ночью, однако впереди виднелась какая-то тускло освещенная комната, откуда доносился высокий, переливчатый звук. Это определенно была музыка, и Казимир прислушался

– Флейта, – прошептал он.

Флейта плакала в полумраке словно голубка, оплакивающая гибель своего голубя, и Казимир пошел на звук. Он пересек темную прихожую и остановился в проходе, опершись рукой о каменную притолоку низкой двери. Мелодия звала, и он заглянул в полутемный неф храма.

Неф представлял из себя округлую залу, похожую на пещеру, окруженную рядами приземистых толстых колонн. Зала была увенчана сводом, который поддерживали затейливо украшенные стропила.

Самая верхняя часть свода терялась в полутьме. В центре зала стоял старинный орган, полуразвалившийся и заплетенный паутиной, он напоминал скелет древнего чудовища. Вокруг него располагались концентрическими рядами сгнившие скамейки.

А мелодия продолжала звучать.

– Эта музыка доносится из коридоров с другой стороны, – вслух подумал Казимир. – Орган давно молчит.

Он пошел вперед, поддерживая Ториса и подбадривая оробевших детей. Они обошли неф по проходу между колоннами, причем Казимир все время прислушивался, стараясь уловить направление, откуда звучала музыка. Его внимательные глаза различили на пыльном полу следы, которые образовали целую дорожку, и Казимир рассудил, что кто-то бывает здесь довольно часто. Дорожка эта вела его по периметру святилища и привела к арке, которая открывалась в следующий коридор.

Они прошли сквозь арку и оказались в небольшой часовне, которая, казалось, была не такой древней, как сам храм. Здесь уютно пахло старыми книгами и вощеным деревом, а не гнилью и сыростью. Внутренность часовни сразу напомнила Казимиру осеннюю поляну в лесу. Крышу здесь поддерживали тонкие колонны, высеченные из темного мрамора, которые на самом верху превращались в тонкие ветви. Высокие и узкие стекла из цветного стекла пропускали внутрь потоки солнечного света. Вдоль стен выстроились темные книжные шкафы, поддерживая собой полки с музыкальными инструментами. На полу аккуратными рядами выстроились скамьи.

Только потом Казимир заметил музыканта, который прекратил играть и неподвижно сидел под окнами. Глядя на вошедших с нескрываемым подозрением, он теребил руками проймы расшитого золотом жилета, одновременно пытаясь надеть на седеющую голову тонкую золотую сетку. Покончив с этим, он поставил свою флейту на пол и, опираясь на нее словно на трость, сказал:

– Сегодня нет службы.

– Мой добрый сэр, – заговорил Казимир, стараясь, чтобы голос его звучал как можно убедительнее и дипломатичней. – Прошлой ночью эти несчастные сироты потеряли своих друзей и самою крышу над головой. Многие из них могут умереть от ожогов.

– Милил – вовсе не бог врачевания, парень, – ответил человек сурово.

– Это верно, Милил – бог песен и музыки. А что может быть лучше для изболевшегося сердца, чем добрая песня? – спросил Казимир, и Торис одобрительно улыбнулся ему несмотря на боль.

– В наши мрачные дни храм Милила населен призраками, – с горечью отозвался человек. – Орган рассыпается, святилище засыпано мусором, тех, кто еще верит, можно пересчитать по пальцам одной руки. У меня нет никакой возможности позаботиться о вас.

– Как может Милил отвернуться от этих детей – от этих молодых голосов, которые станут петь ему хвалу?

Жрец медленно поднялся, аккуратно уложив флейту на пол, и пошел навстречу вошедшим, разводя руки в стороны жестом отчаяния и безнадежности.

– Если Милил смог отвернуться от своего жреца, – мрачно сказал он, – он может отвернуться и от вас.

Казимир прикусил губу и некоторое время молчал. Жрец тем временем опустился на колени перед одним из сирот и стал изучать его ожоги. Печально покачав головой, он обратился к следующему, потом еще к одному.

– Вам придется вернуться тем же путем, каким пришли.

Казимир бросил взгляд назад, на загаженный неф.

– Неужели Милил отвернулся от Гармонии, которая всегда была краем песен и музыки?

Брови жреца поползли вверх, и кожа на лбу собралась толстыми складками.

– Никакой это не край музыки, парень. Люди здесь используют песни вместо мечей, чтобы калечить и убивать. Они позабыли красоту Милила и его слово истины. Им нужно только его могущество. Поэтому Милил оставил Гармонию…

С этими словами жрец взмахнул руками, словно отряхивая пыль.

– Добрый господин, взгляните только на эти обожженные лица, – взмолился Казимир.

Жрец опустил руки и, отвернувшись от мальчика, которого он осматривал, смерил Казимира холодным взглядом. Затем он отвернулся и медленно пошел прочь.

Казимир усадил Ториса на скамейку и, догнав жреца, упал позади него на колени.

– Позвольте нам остаться, мастер! – попросил он. – Позвольте нам перевязать наши раны. Научите нас красоте и правде, и ваше святилище будет восстановлено.