Над высеченным в скале амфитеатром сгущались сумерки, когда Казимир вышел для участия в турнире трубадуров. Взгляд его медленно скользил по стершимся от времени ступеням, ведущим к расположенной внизу сцене. Она была из темного гранита, из того же мрачного и крепкого камня, из которого состоял и утес, возвышающийся над Гармонией.

Еще будучи ребенком, Казимир провел немало времени, играя на каменных скамьях амфитеатра, полукольцом окружавших сцену. Сегодня, однако, в театре яблоку негде было упасть, а голоса многочисленных зрителей и гостей эхом звучали в его каменной раковине словно голос моря.

Казимир начал спускаться. С одной стороны лестницу ограничивала замшелая каменная стена, влажная от воды, просачивавшейся с расположенного наверху луга.

На стене висели медно-желтые фонари и колышущиеся флаги, которые отбрасывали на ступеньки призрачные легкие тени.

Казимир миновал группу зрителей и поравнялся со входом в грот, вырубленный прямо в стене.

Это был вход в “Кристаль-Клуб” – таверну для самых высокопоставленных и богатых граждан Гармонии. Из грота доносились дразнящие запахи жареного мяса и мекульбрау – равно как и запах тугих кошельков. Казимир не задержался здесь в кармане у него не было ни гроша и продолжил свой путь по ступенькам лестницы.

– Привет тебе, Раненое Сердце, – раздался мелодичный женский голос, и Казимир обернулся.

Перед ним стояла Юлианна Эстовина, которая, как оказалось, сидела на укрытой шелковыми подушками скамье рядом с проходом. На ее черных волосах играл бледный свет уходящего дня, а с обнаженных плеч струилось тончайшее белое платье. Глаза сверкали нефритовым зеленоватым огнем, и красные точеные губы подчеркивали совершенство ее прекрасного лица.

– Я надеялась, что мы снова встретимся сегодня, Раненое Сердце, – сказала Юлианна, и Казимир почувствовал тонкий аромат ее волшебной кожи, который сразу же заставил его забыть о более земных запахах, заполнивших чашу амфитеатра.

– И я надеялся увидеть вас здесь. Юлианна сделала едва заметный шаг к нему.

– Здесь так холодно, – заметила она, и с небрежной легкостью она приподняла его руку и медленно вплыла в его объятия, крепко прижавшись к груди юноши.

В театре действительно было довольно прохладно, однако упругое молодое тело было каким угодно, только не холодным. Казимир неловко провел пальцами по ее волосам. Тонкая рука Юлианны обвилась вокруг его талии. Глядя на него снизу вверх, девушка тихо сказала:

– Хочешь поцеловать меня, Раненое Сердце?

Казимир молчал, тупо уставившись в ее головокружительные зеленые глаза. Юлианна снова прижалась к нему, слегка приподнимаясь на цыпочках. Ее губы соприкоснулись с его ртом.

Поцелуй был горячим до боли, но Казимир даже не пытался его прервать. Легкое дыхание девушки казалось опьяняющим и сладким. Маленькие, но удивительно сильные руки сжимали его безжалостно и крепко, словно она надеялась разорвать его пополам и очутиться внутри. Казимир затрепетал. Казалось, что сама ее душа прокладывает себе путь к его сердцу.

Это было восхитительное ощущение. Он чувствовал горячую кровь, пульсирующую на ее губах, в ее лице, в ее шее и плечах. Кровь пульсировала и текла все быстрее, быстрее…

Он был голоден. Его зубы сомкнулись на ее губе, и первый фонтанчик крови тонкой упругой струей ударил в его нёбо. Юлиаина попыталась вырваться, но Казимир крепко держал ее и не отпускал. Длинные; клыки впились в нежную шею, и из-под них брызнула и потекла по шее яркая алая кровь, собирающаяся в ямочке у ключицы и пятнающая белоснежное платье. Нежно-белая плоть таяла в его пасти и жгла огнем, проваливаясь в желудок по пищеводу и гортани.

Еще! Он хотел еще!

Казимир укусил ее сильнее, все глубже погружаясь в мягкую, податливую плоть шеи. Затем еще. Кровь текла потоком, и Казимир понял, что девушка умирает, однако голод его все еще не был утолен. И с каждым новым укусом он становился сильнее.

Потом он почувствовал, как зубы его сомкнулись на шейных позвонках.

Казимир с криком сел на кровати. Легкие его задыхались, с хрипом вдыхая и выдыхая влажный воздух. Сердце бешено колотилось о ребра, а последние яркие картины только что увиденного сна все еще мелькали перед его глазами.

– Мое проклятье! – пробормотал он. – Как я ненавижу свое проклятье!…

Фигура Юлианны словно призрак таяла возле его кровати. Глаза ее широко раскрылись от ужаса, а лицо было белым словно бумага. Казимир протянул руку к видению, и губы девушки окрасились кровью. Тонкая струйка малиново-красной жидкости стекала на безупречный подбородок, и Казимир отдернул руку. Белая стройная шея Юлианны взорвалась красным, как распускается на заре бутон махровой розы, и брызги крови полетели, казалось, прямо в лицо Казимиру. Юноша машинально вытер лицо и почувствовал, что оно стало липким. Лоб его был покрыт только каплями пота, но когда Казимир взглянул на свою руку, то увидел вместо пальцев изогнутые когти и пробивающуюся на костяшках жесткую серую щетину.

На своей койке пошевелился Торис.

Казимир поспешно спрятал под одеялом свои изуродованные руки, а сам зарылся в изорванную холстину, служившую ему простыней.

Торис приподнялся на локте и протер кулаком глаза. Затем он тяжело спустил с кровати ноги и сел. Взгляд его все еще оставался мутным, как у не до конца проснувшеюся человека.

– Кошмары? – пробормотал он непослушными губами.

– Да, – глухо отозвался из-под одеяла Казимир.

Торис попытался пошире раскрыть глаза, которые были словно затканы паутиной. В лицо ему ударил льющийся из окна свет луны, и он снова зажмурился.

– Мне самому снилось что-то страшное, – отозвался он, снова открывая глаза и внимательно рассматривая лицо друга. – Какой тут сон, если завтра турнир и все остальное.

Казимир не ответил. Лунный свет освещал и его, но он оставался неподвижен. Торис пожал плечами и снова забрался в койку, тяжело уронив голову на старую парусину, сложенную в несколько раз. В спальне установилась тишина. Только сверчок пиликал за стеной.

Следующий день прошел для Казимира словно в тумане. Солнце уже склонялось к закату, и турнир должен был вот-вот начаться, а он чувствовал себя так, словно только что проснулся. Над чашей амфитеатра повисла полная луна, и при виде ее кровь застыла у него в жилах.